НАУЧНАЯ МЫСЛЬ
В КОНТЕКСТЕ КУЛЬТУРНОЙ ПАРАДИГМЫ

Мауриц Эшер "Водовороты"
Н.В.Беломестнова

Хрестоматийное разделение научной сферы культуры на точно-технические, естественные и гуманитарные науки по объекту, предмету, методологии и методам в силу мощных междисциплинарных тенденций, где и возникают наиболее эвристичные идеи, в настоящее время вызывает споры. Проникновение уже не только методов, но и методологии точного и естественно-научного исследования в гуманитарные дисциплины (ма-тематическая лингвистика, психолингвистика, психофизиологические категории анализа в текстах, эволюционные принципы в развитии языков, общая теория систем в поиске единых механизмов развития и структурирования биологических, психических и социальных систем, синергетика) лишает Просвещенческую парадигму почвы. Остается разделение областей мысли на научное и ненаучное знание, полагая, что гуманитарное зна-ние (даже в интуитивно-логическом способе поиска без экспериментально-эмпирической проверки) также должно подчиняться минимальному списку научных требований — хотя бы соответствие теории общесистемным закономерностям и проверяемость ее в аналогичных системах. Но в данном сообщении речь не о том.

Мы предполагаем, что абсолютным условием научного поиска должна являться свобода мысли, не ограниченная внешними по отношению к науке условиями. Это банально, нет ни одного человека ни в какой сфере человеческой деятельности, даже в политике, даже в правительстве, не говоря уже о собственно научных кругах, который бы не поморщился от такого трюизма, но почему-то не только в реальной жизни страны (речь идет о властях предержащих), но и в анализе культурно-исторических событий (в исполнении профессионалов — философов, культурологов, историков, психологов) это условие не всегда учитывается.

В истории имеется разительный пример, когда такое философско-идеологическое ограничение привело к оскудению философской мысли даже в исповедуемой парадигме. Имеется ввиду теоцентристский период Средневековья, когда “Средневековая культура лишила Природу ее самодостаточности и сделала лишь побочным продуктом деятельности Демиурга, а теоцентрическое мышление в своем философском субъективизме отняло у человека его субъектность, а у души – ее право на волю, познание и самореализацию, оставив лишь право слепо следовать законам Божественного Провидения, к тому же непознаваемым” (4). Имеется ввиду тот факт, что именно идеалистическая философия (не говоря уже о материализме) не смогла развиваться в возможном многообразии, связанная догмами святоотеческих учений и довольно жестко прописанной концепцией Фомы Аквинского. Профессиональные философы, особенно увлеченные Медиевистскими темами, с их знанием тончайших деталей всех вариантов философских учений того времени, могли бы возразить столь обобщенному суждению, но “лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстояньи”. Не вызывает сомнений факт бурного расцвета и идеалистических направлений философии тоже (кроме взрыва материализма) в эпоху Нового Времени и Просвещения: а также в период расцвета Природоцентризма в XIX веке. По сути все закономерности структуры, развития и принципов функционирования человеческого Духа (да и мысли тоже — правила логики по сути являются операциями мышления) были открыты и описаны во времена свободы вероисповедания (свободы духа и души), действий (в предприимчивости), мысли (научного поиска), страсти (в многообразии форм искусств). Отсутствие идеологических рамок в науке (и гуманитарной ее части тоже), роль которых выполняла теософия, считавшая себя “единственно верным учением”, дало взлет мысли даже в философии Духа.
Свобода мысли — это вариант свободы выбора, а право и возможность свободы выбора — обязательная категория в структуре Личности как в современной христианской парадигме (3), в современной философской антропологии, так и в психологии.

Общая психология в ее фундаментальных положениях дефинирует волю как “процесс осознанной, целенаправленной, произвольной регуляции психической деятельности человека, связанный с проблемой выбора и преодолением внешних и внутренних препятствий" (5), т.е., без свободы выбора не существует одно из фундаментальных психических образований человека (или компонент его психики) -
воля, а если нет одной из облигатных составляющих, то нет и целостной психики человека, как не было бы ее без ра-циональной формы мышления или без знаково-символической деятельности. Но это общая психология в ее теоретических постулатах. Естественно-научная парадигма требует экспериментального или эмпирического материала для их подтверждения. Но в наших эмпирических исследованиях в области персоногенеза выявился неожиданный факт.

Тоталитарное сознание обычно исследуется в гуманитарной парадигме — в художественно-публицистических и философско-дискурсивных текстах. Но психологи-естественники верят в описываемые явления только при наличии экспериментальных подтверждений. Исследуя эмоциональное (и только эмоциональное!) состояние детей 5-7 лет в группах детского сада в зависимости от стиля руководства воспитателя, мы получили неожиданный результат (2). Две группы детей имели по два сменных воспитателя: в одной группе — с либеральным и демократическим стилем руководства, в другой — с демократическим и авторитарным. Изощренный, адекватный и достаточно разнообразный психологический инструментарий подтвердил закономерности, известные и во взрослых коллективах — оптимальным стилем является демократический, он продуктивен по итогу, генерирует в членах группы разнообразные варианты эмоционального благополучия (уверенности, радости, любознательности, спокойствия, активного отношения к бытию), сам руководитель аттрактивен для детей; при либеральном имеется чувство радости, активного отношения к жизни, любознательности, но есть амбивалентность в отношении к такому руководителю (дети его воспринимают с чертами инфантильности!), чувство неуверенности, легкая тревога; авторитарный руководитель отвергается детьми, вызывает тревожность, напряженность, агрессивную готовность, мобилизованность к действию. Но имелась и другая группа детей, группа сравнения, в которой в обе смены работал один воспитатель с авторитарным стилем руководства. Вот в этой-то группе наблюдался диссонанс — приятие руководителя, позитивная его оценка, но эмоциональное состояние соответствовало таковому у детей при авторитарном воспитателе в группах “с выбором”. Иначе говоря, на уровнях отражения действительности, близких к сознательным, дети в этой группе демонстрируют удовлетворенность руководителем, а на более глубоких уровнях подсознания, которые в существенно большей мере отражаются эмо-циональным состоянием, у них высока агрессивная готовность, они напряжены и тревожны. Отсутствие возможности сравнения и выбора порождает и в детском, и во взрослом сознании внешнее признание оптимальности того единственного варианта, которым располагает личность, но лишает ее (личность) права на счастье (в широком смысле).

Не наблюдаем ли мы это же явление и в нашу эпоху, когда люди, лично-семейно не столкнувшиеся с наиболее острыми проявлениями тоталитарного режима (сталинистского) в виде прямых репрессий, тоскуют по иллюзии “гарантированных возможностей” (даже тех скудных, которые реально существовали, но которые тоже могли быть нарушены в любой момент по произволу Великого Вождя или его сподвижников).

Но вернемся к идее, что свобода науки невозможна в обществе с отсутствием свободы выбора (в широком смысле) и свободы личности (в конкретно-социальном — юридическом, экономическом и т.д.).

В качестве частного, но модельного случая возьмем психологическое и психофизиологическое знание.

Психология как самостоятельная наука, а не часть проблем философии, сформировалась во второй половине XIX века. В России научную основу ее структурирования за-ложил Сеченовский прорыв мысли. Его идеи, относящиеся к психологии, реально оцениваются и осознаются только сейчас, в эпоху кибернетики и общей теории систем. Но для столь позднего воздаяния должного имеются не только объективные причины зрелости и массовой готовности научных кругов, но и субъективные — апологетика концепции И.П.Павлова, носившей достаточно частный характер и узкую сферу применимости, но ставшей обязательной парадигмой научно-психологического мышления. Недаром его теория условных рефлексов обычно именуется “Учением”, ведь учение есть научное вероисповедание, некритично принимаемая на веру система идей, не подлежащих проверке. Сам И.П.Павлов не виновен в таком эффекте его позднего научного открытия (вспомним, что он получил Нобелевскую премию не за открытие условного рефлекса и разработку концепции физиологии ВНД, а за более ранние работы в области физиологии пищеваре-ния). Идеологическая, а затем и культуральная парадигма (а Советская эпоха — особая культура в Российской истории, очень отличная от русской культуры) превратили действительное, но не универсальное явление в области примитивных, филогенетически первичных форм нервно-психической деятельности в религиозный постулат психологических дисциплин.

Работа И.П.Павлова в своей области шла своим чередом, происходили и иные фундаментальные открытия в области физиологии высшей нервной деятельности (доми-нанта А.А.Ухтомского), но в это же время творила и плеяда блестящих умов в психологии фундаментальной и физиологической — Л.С.Выготский, С.Л.Рубинштейн, А.Н.Бернштейн. Специфический “социальный заказ” той эпохи — в справедливом обществе будущего социализма не будет детей и людей с разными способностями, это характерно для буржуазного строя, уже нынешнее поколение детей будет счастливым и то-тально гениальным. В дальнейшем, в 60-е годы потребовалось творить новую нацию, “советского человека” (интересно, не на биологическом ли уровне?). Эти “планы партии — планы народа” сформировали почти обязанность психологов заниматься в основном детской психологией, педологией (для практических психологов — логично и социально-прагматично, но фундаментальные мыслители не могут быть ограничены обязанностью мыслить по социальному заказу). Но “детское” направление стало магистральным. Этот факт не является научной трагедией или идеологическим насилием. Но это было началом периода, специфического для советской культуральной парадигмы, присвоенного формирующейся партийно-административной системой права на руководство наукой.

Все три названных деятеля психологической науки (А.Н.Бернштейн — физиолог, но его системный подход в области психофизиологии активности оказывает до сих пор мощное влияние на психологическую мысль) были морально репрессированы. Л.С.Выготского “спасла” ранняя (в 38 лет) смерть в 1934 году от туберкулеза, а вот С.Л.Рубинштейн и А.Н.Бернштейн сполна вкусили трагедию интеллектуального остракизма и профессионального одиночества. Правда, можно отметить, что их писания “в стол” все же были реализованы в посмертных публикациях 70-90 годов.

После знаменитого Постановления ЦК ВКП(б) — Центрального Комитета Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) — 1936 года “О педологических извращениях в системе Наркомпроса” ( в год смерти И.П.Павлова), где было признано, что задачи, поставленные партией не выполнены, где ученые-педологи (психологи) обвинялись в следовании буржуазным концепциям, где сами слова “наследственность” (гневно-ругательным тоном) и среда (с добавкой “застывшая”, так как если не эти два компонен-та, тогда что глобально детерминирует развитие?) превратились из научно-безоценочных в обвиняющие; необходимость следования “великому Учению” с переписыванием учебников по психологии (педологии) превратилась в условие выживания не только психологических учреждений и направлений, но и физического выживания самих психологов. Свобода мысли заменилась свободой смерти, причем унизительной и мучительной смерти в лагерях (которую и приняли очень многие мученики от науки).

Ирония судьбы состоит в том, что если научная мысль и совесть советских психологов не приняла концепции дрессировки с помощью метода выработки условного рефлекса умного, благородного и трудолюбивого нового советского человека (ученые не приняли, но в рамках огромной страны этот подход был блестяще осуществлен, только желательный итог не был достигнут), то как раз на западе Учение породило бихевиоризм, давший, кстати, свою научную продукцию в заданных им самим пределах психического (психика — внешнее поведение), что тоже подтверждает мысль, что даже само Учение не развивается по распоряжению сверху.

Психология с этого времени развивалась в очень ограниченных масштабах философских факультетов и институтов, изощряясь в эвфемизмах и маскируясь марксистско-ленинской терминологией. А что физиология ВНД, психофизиология, психиатрические направления, им-то было вольготно в условиях официальной государственной научной парадигмы?

Пока работа велась на животных, где метод регистрации условных рефлексов является одним из действительно объективных показателей средово-детерминированного поведения, наука приносила свои плоды; правда, необходимость интерпретации данных в привычных концептах “возбуждение — торможение” затрудняла теоретическое осмысление. Но психофизиология человека трудно развивалась в такой парадигме. Выдающийся ленинградский исследователь функциональной асимметрии головного мозга Н.Н.Трауготт рассказывала (личное сообщение), как она, в первые послевоенные годы выполняя свое диссертационное исследование, не обнаружила последовательной смены психотических состояний ментизма (наплыва мыслей) и онейроида (буйства сновидных образов), что ожидалось в соответствии с учением И.П.Павлова о двух сигнальных системах (I сигнальной системы, образной, II — вербальной) и их постулированной морфологической локализации (вербальная — в коре головного мозга, образная — в подкорке). Ее предположение, что эти две системы могут быть связаны с двумя полушариями и их различным способом функционирования, было отложено мудрым руководителем “на потом”, так как в текущую историческую эпоху “публикабельны” только результаты, подтверждающие догмы Великого Учения. Так на 25 лет была отложена идея, приоритет которой зафиксирован за Сперри Нобелевской премией 1981 года.

Загадка эндогенных психических заболеваний (шизофрении и маниакально-депрессивного психоза), неразрешенная и неразрешимая до сих пор, еще в 50-60-е годы исследовалась методом условных рефлексов, хотя непродуктивность такого подхода была очевидна (личное сообщение Р.А.Харитонова, психиатра-эпилептолога).

Так Учение вело к закрытиям идей, что, впрочем, отражало состояние всех свобод (не только мысли) в ту эпоху.

Открытие в 1966 г. трех факультетов психологии (в Москве, Ленинграде и Яро-славле) обусловлено не только и не столько логикой эволюции образовательных учреждений в соответствии с запросами практики (на западе к тому времени психология и социология как номенклатурные профессии с системой образования существуют уже более полувека), сколько той самой Хрущевской “оттепелью”, формально завершавшейся (со смещением Генсека), но имевшей уже необратимые последствия. В этот период ограни-чение научной мысли уже не было столь суровым, оно сохранилось только в виде требо-ваний к академической науке срочно повышать удои, инстенсифицировать труд и т.д. Но и тут давление на чисто академическую мысль спровоцировало вынужденный уход на Запад отдельных выдающихся мыслителей, хотя бы Л.М.Веккера, значение идей которого начинает осознаваться только на рубеже веков. “Круглый стол” журнала “Вопросы пси-хологии” в 2000 году выявил четыре имени, мысль которых в XXI веке еще не станет ис-торической — Б.Г.Ананьев, А.Р.Лурия, Л.М.Веккер, А.Н.Леонтьев.

Теперь можно обозначить наши самые крупные “закрытия” в области психологии — Л.С.Выготский и Л.М.Веккер, их идейный потенциал явно не реализован в полной мере. А теоретическое творчество Л.М.Веккера теперь уже в значительной мере обязано своим существованием работе на Западе.

И вот тут-то, когда “железный занавес” рухнул, обнаружился потрясающий факт — несмотря на суровые условия как материальной жизни, так и интеллектуальной (ограничение научной информации из-за рубежа, ограничение объяснительных категорий в публикациях, ограничения технического инструментария), наши российские достижения фундаментальной теоретической мысли оказались не слабее, чем на Западе (а нам пред-ставляется. что гораздо мощнее по объяснительной, прогностической и эвристической силе).

Отдавая должное зарубежной нейропсихологии в ее изощренном картировании функций структур головного мозга человека, все же надо признать, что ничего равного по объемности обобщения, по “системности” анализа, по вскрытию фундаментальных принципов строения и работы мозга, чем концепция А.Р.Лурия, не найти. Его теория функциональной и хронологической локализации психических функций, его концепция системного строения головного мозга (три функциональных блока), его системный подход к анализу нейропсихологических синдромов останется навсегда, как вечным будет деление анатомических структур человека по системам органов. Когда-нибудь, лет через сто, эти идеи станут несколько архаичными, но отменить эти принципы уже невозможно, как вечна будет таблица умножения.

Биосоциальные отношения на Западе изучаются до сих пор очень многослойно и разнообразно, но все эти экспериментальные и эмпирические данные только подтвер-ждают гениальные прозрения Л.С.Выготского в его культурно-исторической концепции генезиса высших психических функций человека. Ее можно расширить (после сравнительно-психологических и психофизиологических исследований) до природно- и общественно-средовой детерминации части психических функций организма (у животных такие явления тоже обнаружены), но сути дела это не меняет.

Основные идеи подхода Л.М.Веккера были все же заложены в его российских работах, а их реализация еще впереди. А пока еще сохраняющаяся система подготовки пси-хологов в университетах формирует способность мыслить объемно даже в практической работе, а не в рамках “тест — балл — рекомендация”. Справедливо утверждение, что “русская традиция не знала и до сих пор не знает такой специализации профессионалов, какая привычна на Западе” (6). Может быть, это проявления специфического российского менталитета в области мысли, заставляющего объять горние высоты теории и ее дольние конкретизации: “Они (зарубежные ученые — наше уточнение)сами обладают прекрасной культурой исследователей, культурой репрезентации полученных данных, налаженными коммуникациями, но не в силах скрыть свое изумление каждый раз, когда сталкиваются с тем, что еще в XIX веке было названо “вольной русской мыслью”, способной легко пере-ходить от вершин и просторов абстракности к такой конкретике, которая как скальпелем — все тоньше, все острее, все ярче — взрезает сущность” (1, стр.162)

Но эти достижения произошли не благодаря, а вопреки тюремным условиям нашей науки. А вот семидесятилетняя парадигма тоталитарной культуры породила и наше жестко направленное мышление — чрезмерное следование ранее принятой в данной дисциплине концепции, непрозрачность границ между естественными и гуманитарными науками, трудно воспринимаемые междисциплинарные идеи — судьба концепции Л.Н.Гумилева тому пример.

Конечно, как свобода слова породила его (слова) беспредел в современных СМИ, что требует своей законодательной коррекции; как свобода предпринимательства имеет оборотной стороной цепь мошеннических фирм; как свобода личности позволила развернуться криминальным структурам; так и свобода мысли породила не только новые научные идеи, направления, связи, но и массу ненаучных фантазий со стороны дилетантов и даже просто профанов в той сфере, где продуцируется “писание” (“Империя” Фоменко — образец).

Итак, насильственное осчастливливание (самые счастливые дети и светлое будущее всего Человечества) ведет к ограничению свободы выбора совести, места прожива-ния, руководящих идей и органов, информации, мысли; воспитывается ограниченное мышление, что ведет к отставанию в науке и технике (за исключением приоритетных областей, связанных с войной), экономике, качестве жизни, человеческих свободах. Происходит стагнация и фиксация форм и проявлений культуры, превращение культурной парадигмы данного общества в реликтовую, как современные палеолитические общества Австралии.

Сфера Духа (наука и искусство) не терпит ограничений. И обречено то общество, которое позволяет себе “направлять” творческий процесс.

Библиография

1. Абульханова-Славская К.А. Поколение 60-х — конформизм или мужество? //Психологический журнал, т.14, 1993, N 3. — стр.152-164
2. Беломестнова Н.В., Петрукевич И.А. Об одном из общих признаков инфантильного и тоталитарного сознания (в печати)
3. Берджесс Э. Заводной апельсин. — СПб.: Изд-во “Симпозиум”, 2001.
4. Васильева Н.В. О месте гуманитарного знания на пороге третьего тысячелетия //Гуманитарное образование: традиции и новации. Тезисы научно-методической межву-зовской конференции 16-17 февраля 2000г. — СПб., 2000. — стр.81
5. Васильева Н.В. Структура психики как проявление принципов строения само-сохраняющихся систем //Психология человека: интегративный подход: Сборник научных статей. — СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И.Герцена, 2000. — стр.18-32
6. Эткинд А.М. Эрос невозможного. История психоанализа в России. – СПб.: Ме-дуза, 1993. – 464с.

Опубликовано в сб.: Ценности советской культуры в контексте глобальных тенденций XXI века. Материалы научной конференции, Санкт-Петербург, 6 июня 2003г. — СПб., 2003. стр.108-112



Hosted by uCoz